"Если американцы хотят мира, будет мир", — говорит премьер-министр Венгрии Виктор Орбан в интервью газете Magyar Nemzet. И чересчур упрощает.

Мир будет только в том случае, если его условия будут приемлемы для России. А в какой степени Вашингтон реально способен контролировать распухшего от самодовольства президента Зеленского — вопрос дискуссионный.

Но в главном Орбан прав: ответственность за эскалацию — на США, а дирижируемые ими поставки в ВСУ — топливо для конфликта. А вот то, что он говорит это, ключевым образом расходится с американской "повесточкой". Если верить Белому дому, там с утра до вечера мечтают о мире, просто он должен быть "справедливым", а ради представлений Америки о справедливости ни денег, ни украинцев не жаль.

Но премьер Венгрии (будто бы не союзник по НАТО) делает крайними в этой ситуации Штаты. И прямо указывает пальцем на Белый дом тем, кто ищет виноватого, если не по душе происходящее по любой причине: потому что холодно, потому что голодно, потому что страшно или просто противно. Жалуйтесь, мол, на Америку — там знают, чье мясо съели.

Это не говорит нам ни про венгров, ни про их премьера ничего принципиально нового. Любым антироссийским инициативам в ЕС Орбан — первый критик. А венгры, согласно проведенному по заказу Еврокомиссии социсследованию, — один из наиболее русофильских народов ЕС, уступающий в этом только грекам и болгарам.

Тут есть взаимосвязь: властям нет особой нужды упражняться в русофобии — Орбан популярен в народе, а лояльные ему СМИ не упорствуют в антироссийской пропаганде. Но если брать историческую логику (а так привыкли объяснять в политике многое), то так вообще-то быть не должно. Нам с венграми "на роду написано" друг друга ненавидеть.

Венгры — не болгары, не греки и не сербы, которым русские вернули независимость своей кровью по причине в том числе духовного родства. У нас с венграми почти сплошь негативный бэкграунд.

Отсчитывать можно, например, от венгерского национального восстания в середине XIX века. В отличие от восстаний болгар, греков, сербов, оно было русской армией подавлено лишь по принципу политического союза с австрийским императором.

Со временем этот союз дошел до Первой мировой войны, по итогам которой венграм не позволили считать себя народом-победителем и заставили их платить по австрийским счетам землей, разделив миллионы соотечественников государственными границами.

При этом на значительной части территории страны четыре месяца продержалась советская республика (вторая в мире после нашей) с собственным "красным террором". Это тоже не способствовало русофилии и сделало "угрозу с Востока" одной из несущих колонн в идеологии новой, ультраправой власти маршала Хорти.

Ориентация венгров на союз с Гитлером была осознанной ставкой на реваншизм и антикоммунизм, участие в войне стало инициативным и искренним. В отличие от тех столиц, где вовремя успели перебежать на сторону победителей, Будапешт сопротивлялся Красной армии столь же ожесточенно, как и Берлин.

Так история наказала венгров вторично. На сей раз — по делу, но сурово. Коммунистическое правительство Венгрии на первых порах стало самым жестоким в Восточной Европе, самым командным, но в то же время наиболее бездарным и почти сплошь состоящим из национальных меньшинств.

В 1956-м, когда венгров довели до ручки, народ взбунтовался — и вполне народное по сути своей восстание почти сразу переросло в ультраправый мятеж вчерашних нацистов, в ходе которого улицы залило кровью от расправ над коммунистами и "пособниками". Ответ СССР и Организации Варшавского договора тоже был впечатляющим, но венгров как будто испугались. Самый командный режим в ОВД сменился самым либеральным, также известным как "гуляш-коммунизм" и "самый веселый барак Восточной Европы".

Вряд ли это повлияло на величину счета, предъявленного Венгрии России после "бархатных революций" конца 1980-х годов: мы вдруг стали виноваты сразу за все страдания венгерского народа за полтора века. Выпроводив нашу армию, Будапешт ринулся в Североатлантический альянс, и казалось вполне логичным, предсказуемым, даже безальтернативным то, что он станет одной из столиц восточноевропейской русофобии наряду с Бухарестом, Варшавой, Вильнюсом, Ригой и Таллином (а также Прагой, но до поры до времени лишь частично, "районами").

В 1999 году на фоне вступления Венгрии в НАТО и войны с Югославией так оно и было. Семьи российских дипломатов, эвакуированные в Будапешт, рассказывали о демонстративных случаях отказа в обслуживании в общественных метах и других формах бытовой дискриминации в отношении русскоязычных.

Кстати, премьер-министром Венгрии тогда тоже был Виктор Орбан. За кое-какие поступки того периода он с тех пор покаялся (например, перед Сербией), однако нельзя сказать, что его взгляды сильно изменились. Он кем был, тем и остался: национал-консерватор, антикоммунист, политик христианской выделки.

Это одна из причин, по которой ему тяжело найти общий язык с Еврокомиссией и ее ЛГБТ- и прочей либеральной повесткой — и проще с Россией, где такая повестка отсутствует. Но Орбан ни в коем случае не антизападник или антиамериканист — и никогда им не был. Он не левак вроде никарагуанского Ортеги или венесуэльского Чавеса, у которых к США была идеологическая, антиколониальная, красная ненависть, а их в прямом смысле враг, тогда как для Вашингтона — союзник как минимум по НАТО.

С Джо Байденом у Орбана, конечно, конфликтные отношения, но на мероприятиях республиканцев-консерваторов он — почетный гость. Что не мешало ему критиковать антироссийскую политику США и при президенте Дональде Трампе.

Обычно это объясняют выгодами Венгрии от совместного с Россией бизнеса. Но эти преимущества были и у поляков, и у румын, а уж у Прибалтики зависимость от российской экономики всяко выше, чем у Венгрии (что и вылилось в рекордную для ЕС инфляцию), однако ее лидеры ведут себя прямо противоположным Орбану образом. Если бы он фонтанировал русофобией, как латыш, с учетом наших общих с венграми вводных — кто удивился бы? Удивляет, напротив, то, что вместо "борьбы с Россией" он дерзит союзникам.

Разгадку обычно ищут в самом Орбане, выдвигая как рациональные, так и конспирологические теории, вплоть до завиральных — начиная с того, что Орбану платит Кремль, заканчивая той, где Кремль пообещал расплатиться позднее — венгерской частью Закарпатья.

Хотя на самом деле, возможно, стоит поискать ее в венграх. Тем более что та власть, которую они почитают как свою, не навязанную, вполне соответствует их национальному духу.

Чудом оказавшийся в центре Европы угро-финский народ всегда легко отделял своих от чужих, причем чужих недолюбливал. Венгры — националисты, народ-собственник, народ-куркуль, народ-эгоист. Они не рады "понаехавшим", особенно мусульманам (христианство — очень важная часть венгерского национального сознания, но христианство вообще, а не какое-то конкретное; большинство из них формально католики, но тот же Орбан — из кальвинистов). Они не рады никому, кто лезет в их дела и мешает мотыжить свою — и только свою — делянку.

Венгры отсчитывают свою государственность с IX века и считают национальным героем Аттилу, который жил в V веке. Они поражены комплексами великодержавности и "разделенного народа" одновременно. Они трепещут перед мундирами, медалями и вообще всем ратным, возводя в культ свершения самых жестоких деятелей, если те позволяли жить "по-венгерски".

Будапешт запросто перечит и дерзит не только Брюсселю (ругать ЕС вообще охотников много, "не уважают"), но и Вашингтону, сохраняя нормальные рабочие отношения с частью его элиты. Не исключено, что в этих отношениях венгров с мировым гегемоном отражается то, что мы знали про них все это время из собственной истории.

Этот народ ненавидит, когда ему приказывают на иностранном языке. Слишком уважает себя, чтобы ориентироваться на чужое мнение. Профанирует любую политику, если чувствует, что она не отвечает его уникальным национальным интересам. А против диктата и "за своих" готов сопротивляться сколь угодно отчаянно и жестоко.

Это чувство собственного достоинства — то, чего не хватает современной Европе, включая страны значительно более сильные, чем Венгрия. То, что оно имеет под собой реальную традицию и историю, а не миф и пропаганду, отличает венгров от народов-подростков типа прибалтов или украинцев, которые готовы отморозить уши — лишь бы Москве пусто было.

Для понимания национальных интересов и следования им совершенно необязательно быть националистом, что наглядно доказывают текущие события: можно быть китайским коммунистом или персидским фундаменталистом, левым или правым, за США или против них. Но вне этого понимания и без движения к суверенитету — свободе законных действий во благо своей страны — национализм превращается в пошлую хуторскую ксенофобию при колониальной форме зависимости и лордах-наместниках в американском посольстве.

Поэтому чувство собственного достоинства — та точка сборки, вокруг которой России в обозримой перспективе нужно искать союзников и партнеров. А пример националиста Орбана, как пример Мадуро, Эрдогана или Асада, показывает, что мы не можем себе позволить идеологической зашоренности СССР.

Есть венгерский национализм, а есть национализм курильщика. Большая разница — понимать надо.

Дмитрий Бавырин




Смотрите также: